Могикане живы, покуда дышит последний из могикан. Могикане – призраки, если среди них нет последнего из могикан. По сути – первого, а иногда и единственного.

Последний из могикан, одиноко взирающий на воды октябрьского Гудзона, совсем не одинок, как не одинок тибетский монах в высокогорной пещере, старец-отшельник в лесной землянке или акын в степи.

С ним - все могикане, точнее, все, что дает право называть их могиканами. Одиноки они без него, особенно, если факт его существования – единственное, что закрепляет это право.

Их счастье, что они этого не осознают, поскольку убеждены в своем «могиканстве». Тоже бессознательно, поскольку он-то и был их сознанием.

…Американский пейзажист Альберт Биерстэд, творя в 19 в. на берегах Гудзона, явно не чувствовал себя одиноким, хотя и не принадлежал к последним из могикан, да и вообще к могиканам.